Жизнь получилась не целенаправленная как лошадь под всадником в поле, а кузнечик. Прыгала с травинки на колосок, качалась, задерживалась где-то, стрекоча деловито, но прерывисто, а травинки те были люди, разные, случайные, но всегда значительные.
Человека номер один снаружи звали Женя, а душа у него была наоборот небритая очень, до синевы. Курила много и всё такое, чтобы специально против зубов, отравленные всякие сигареты. Женя вежливо читал «Технику молодёжи» у вздыхающих библиотекарей, конструировал что-то немыслимое паяльником на кухне ночами, но душа его вранья не приняла, её тянуло в этот вот знаете шансон современный, с централами и тельняшечно-ножевой романтикой. Женя стал городской пират, и мы разошлись, потому что ему вдруг пора стало в армию как-то там не вовремя, с задержкой, непонятно.
У второго человека было розовое благородное лицо усталого гусара, чуть свисшие щёки и невозможно длинные обезьяньи руки, до колен вроде даже. Он курил сладкий трубочный табак в качалке из лозы и поэтому ласково назывался у меня ароматным человечком. У него жест вот этот вот, я всегда очень живо вспоминаю, когда взгляд отстаёт от поворота головы, вальяжность такая, дворянская кровь. Потом мы как-то сразу пропали друг для друга, секрет, мне говорили, какой-то неприличный всплыл, не могу понять скучаю я вообще или мне просто плавности и налёта благородства в быту не хватает. От него осталось в квартире три тартановых пледа и щенок дога, совсем бессмысленный у меня.
Самый долгий третий человек врывался всегда, влетал. Мог зайти запросто к маме в комнату и переставить стул просто так, ни с того ни с сего, но потом краснел очень искренне и извинялся. Кипучесть его была быстро обуздана разумом. На моих глазах он из губастенького юноши развился в мудрого мужчину и многому меня научил и до сих пор учит. Мне всегда хотелось снять с него ужасный этот свитер мамин грубой вязки под шею туго. От взгляда только уже дышать душно становилось, а он не замечал, у него всегда деятельность какая-то, прожекты, даже если это просто маме мебель перемешать. Казацкое в нём было сердце, всё такое наотмашь, на разрыв аорты жесты, и сразу смех умный и заразительный. Наверное такие революционерами становятся, если вдруг поверят во что-то фанатично. Он не исчез, просто переехал на другой конец телефона, закрутил что-то, вскочил на какую-то подножку, засчастливел.
Татарская фамилия была у четвёртого человека и женская. Его звали Лена. Она приходила вечерами делать у меня домашние задания из своего университета и варила пельмени, много, как будто росла в большой семье и привыкла, ну что еды должно быть всегда вроде как с горкой. Хотя семью её я знаю, там трое человек и все кстати женщины. Однажды она поехала за мной в командировку. Случай потрясающий, восхитительный, из тех, что за жизнь один раз бывают, да и то если повезло и твой ангел вхож в особые наверное круги какие-то. Было так: в далёком городе я выхожу из чужого кабинета после совещания и знаю уже, что искать сейчас гостиницу вместо отдыха, потому что эти, кто принимал, не позаботились и что есть хочется ужасно,… а тут за углом она стоит! Улыбается так, что мы потом обнимались полчаса подряд где-то. В тот день естественно дальше везло напропалую, и гостиница нашлась, и даже украли два талона на питание в их столовой. Вечером нажахались пивом и сочиняли до утра друг про друга сказки, сидя напротив в стёртых до лысин креслах. Это был прощальный вечер, как потом стало ясно. Через месяц все друзья гуляли у неё на свадьбе, меня не позвали. Четвёртый человек Лена до сих пор открытый шрам и очень болит. Очень жалко. И слёзы у меня были ночные и вообще весь этот стандартный набор.
Высокий и стройный, с модельной красивой фигуркой, пятый человек тоже был девушкой. Она всегда будила во мне какой-то странный салат эмоций, звериную тягу и детскую совершенно зависть, жалость и яркую острую злобу одновременно. Нас познакомили друзья, по избитой этой схеме, ну собрали якобы на встречу много народу, а никто кроме нас двоих не пришёл. Мобильных телефонов тогда ещё не придумали всем подряд дарить, они были дорогие, поэтому мы оба стояли и сомневались, зыркая друг на дружку тайком, и ждали, и кляли всякими словами, понимая, что так и было задумано и что это хорошо вышло на самом деле для нас. Она решилась и подошла, мол тех-то и тех-то ждёшь? Да. Ну я вот тоже. Пошли тогда? И мы пошли. Почему-то первая встреча очень ей понравилась, и она глупенькая потом, во время ссор пыталась мне напоминать, задобрить так, не понимала, что я сразу забываю такие вещи, и никаких приятных эмоций уже, зло только в ссору словно масло лилось, что дура такая, что пытается по-своему, когда ведь ясно, что со мной надо по-моему. Она, такая прекрасная, такая спортивная, целостная, земная, смелая, соблазнительная от пальчиков на ногах до длинных мочек ушей, о таких мечтают, ничего не поняла, думает, что мы ещё встречаемся, думает, что мы вместе. Играет словно кошка, цапнет, помурлычет, отбежит, смотреть больно, а я ведь могу несколькими словами убить её, чувствую. Бывшая пятая.
А шестой человек это я. Чтобы больше не было уже никаких седьмых, и так далее по номерам, потому что так нельзя, они ведь живые. Или всё равно будут, я опять сомневаюсь, всё какое-то постыло неопределённое…